И.С. Кон Сексуальная культура в России. Клубничка на березке.

Предисловие

Давно пора, ядрена мать, умом Россию понимать.
Игорь Губерман

Предлагаемая вниманию читателя книга – мой третий подход к истории русской сексуальной культуры.

Первый, осуществленный во время моего пребывания в Русском центре Гарвардского университета, - книга «Сексуальная революция в России» [559], которой предшествовал ряд журнальных статей и сборник статей «Секс и русское общество» [588], был посвящен в основном современности, тому, как советская власть пыталась запретить сексуальность и чем эта попытка закончилась. Кроме того, мне хотелось развеять созданный некоторыми российскими и западными публикациями миф, изображающий Советский Союз и постсоветскую Россию как какой-то зверинец, населенный странными экзотическими животными, которые нигде больше не встречаются. На самом деле, большая часть наших проблем, включая и сексуальные, - лишь гротескное преувеличение того, что совсем еще недавно было, а кое-где и остается нормой для многих культур и обществ. Как первая попытка научного анализа достаточно сложного сюжета, которым до этого занимались только публицисты [600, 346, 92], книга вызвала положительную реакцию специалистов - социологов, сексологов и славистов, однако она во многом, особенно в том, что касалось истории, была поверхностна.

Следующая книга «Сексуальная культура в России. Клубничка на березке» [228], написанная благодаря гранту Российского гуманитарного научного фонда (проект № 95-06-17325) была не повторением американского издания, а самостоятельным произведением, где многое было исправлено и дополнено.. Но когда возник вопрос о переиздании книги, я фактически переписал ее. Чтобы убедиться в этом, читателю достаточно сравнить библиографию обеих книг. Сделать это нужно было по нескольким причинам.

В последние годы и в России? и за рубежом появилась обширная новая научная литература по истории русской сексуальной культуры. Прежде всего необходимо назвать многотомную серию «Русская потаенная литература», публикуемую научно-издательским центром «ЛАДОМИР» с 1992 г.. Хотя исследования пола, гендера и сексуальности остаются в отечественной науке маргинальными и не имеют достаточной моральной и материальной поддержки, эту проблематику успешно разрабатывают известные фольклористы, этнографы и антропологи А.Л.Топорков, Г.И. Кабакова, А.Г. Козинцев, М.Л. Бутовская, А.А.Панченко и другие.

В сфере социальной истории (и особенно истории женщин) следует отметить новаторские труды Н.Л.Пушкаревой. Кроме собственных исследований [358-363], она опубликовала ряд труднодоступных источников по истории сексуальной этики и эротической культуры русских X - первой половинs XIX в.[1] а также некоторые посвященные этой проблематике работы отечественных деятелей науки и культуры XIX — начала XX вв. [2] Собранные вместе, эти тексты позволяют по-новому взглянуть на то, как жили и любили наши предки, что они считали дозволенным и запретным, что публично осуждали, а на что попросту не обращали внимания. Различные аспекты сексуальной культуры и жизни рассматриваются в контексте истории повседневности и антропологии тела. Очень интересны и информативны историко-культурологические исследования А.М.Эткинда. Статьи, посвященные филологическим аспектам сексуальной культуры, регулярно публикует журнал «Новое литературное обозрение». Серьезно обсуждаются историко-философские аспекты любви и сексуальности (В.П. Шестаков и др.)

Весомый вклад в изучение современной сексуальной культуры вносят социологи. До конца 1980-х годов ключевой фигурой в проведении сексуальных опросов был С.И. Голод [115]. В 1990-х гг. к нему присоединились другие ученые. Ряд важных опросов провел Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ), который любезно разрешил мне использовать свои данные, даже полностью не опубликованы; с 2004 г. этот коллектив функционирует как Аналитический центр Юрия Левады. Во второй половине 1990-х годов под руководством В.В.Червякова было проведено несколько крупных профессиональных опросов, посвященных сексуальным ценностям и поведению молодежи и подростков [513, 514]. В 1996 г петербургские социологи совместно с финскими коллегами провели репрезентативный сексологический опрос взрослого населения Санкт-Петербурга, причем анкетные данные были дополнены анализом нескольких десятков сексуальных историй жизни [71]. Проблемы сексуальности, с применением биографического метода, дискурсивного анализа и других качественных процедур, освещаются в гендерных исследованиях [161-163].

Утратила запретность и стала рассматриваться не только в биолого-медицинском, но и в социокультурном ключе тема однополой любви (Л.С Клейн, К.К. Ротиков и др.). По некоторым сюжетам, которые раньше считались абсолютно экзотическими, вроде сект хлыстов и скопцов, появились даже взаимоисключающие теории [492, 486, 321].

Новые научные данные позволили мне не только обогатить книгу ранее неизвестными фактами, но и пересмотреть некоторые прежние суждения. При подготовке этой книги я использовал и собственные исследования последних лет, посвященные общим закономерностям развития сексуальной культуры и сексологической теории [237], подростковой и юношеской сексуальности [231], однополой любви [233], гендерным отношениям [230], мужскому телесному канону [234] и т.д.

Расширение круга источников и увеличение числа исследователей неизбежно влечет за собой уточнение старых и появление новых, более сложных и дифференцированных вопросов. Исследование сексуальной культуры может быть только много= и междисциплинарным. Но изучение сексуального поведения людей, культурных норм и ценностей, которыми они руководствуются, социальных институтов, в рамках которых складываются их взаимоотношения, и отражающих и оправдывающих (легитимирующих) их литературно-художественных текстов требует разных источников и методов исследования и интерпретации. Даже такие близкие дисциплины как фольклористика и этнография (антропология) анализируют (а точнее – конструируют) факты и тексты по-разному. Что уж говорить о соотношении философии, социологии, истории, филологии и естественных наук?

Это обостряет проблему дисциплинарных различий и интеллектуальной совместимости (или несовместимости) разных стилей мышления.

Много лет занимаясь историей философии истории, социологии и смежных наук, я хорошо знаю, что любой подход, не укладывающийся в рамки привычной специализации, всегда встречают словами, что «это вообще не наука», либо, в более мягком варианте, что «это не наша наука» (социология, история, психология, антропология - подставьте любое нужное слово). Во второй половине ХХ в., когда дисциплинарные границы стали особенно проблематичными, ученые вышли из положения, сконструировав заведомо междисциплинарные «культурные исследования» (cultural studies), «женские», «мужские», а затем «гендерные» исследования (women studies, men's studies, gender studies) и т.п. Для российского уха подобные словосочетания звучат недостаточно «системно», мы стараемся превратить «исследования» в самостоятельные науки - «культурологию», «феминологию» и «гендерологию», старательно определяя их границы, предмет, метод, соотношение с другими науками и т.д. Это делается не потому, что русская ментальность так уж привязана к порядку и логосу, - в этом нас, в отличие от немцев, никто никогда не подозревал, - а потому, что в государственной системе образования без четких определений невозможно институционализироваться, а от этого зависят престиж, штатные места и деньги. На Западе, где система образования более гибкая, наших «логий» просто не знают. Когда я назвал «культурологом» М.М. Бахтина, английский переводчик моей книги, прекрасно образованный университетский профессор, затруднился переводом этого слова.

Однако дело не только в словах. Хотя междисциплинарные, точнее - пограничные исследования неизбежно нарушают цеховые границы, они всегда имеют какую-то профессиональную базу. Я занимался культурными исследованиями задолго до того, как это слово стало у нас популярным, но моей дисциплинарной базой всегда были социология и история. Вторгаясь в специальные отрасли психологии, психиатрии, лингвистики или религиоведения, я чувствую себя дилетантом и стараюсь, по возможности, сверять свои суждения с мнением профессионалов.

Базовое образование и стиль мышления накладывают отпечаток на всю работу ученого. Среди людей, занимающихся гендерными, культурными и близкими к ним исследованиями, значительно больше философов и филологов, чем социологов, демографов и экономистов, не говоря уже о биологах (а пол – явление биосоциальное). «Чистые» гуманитарии не умеют и не любят пользоваться данными социальной статистики и другими подобными источниками, без которых макросоциальные и макроисторические проблемы непонятны и нерешаемы. Им ближе и понятнее нарративы, образы и тексты.

Представителям более «жестких» общественных наук эти подходы представляются дилетантскими и легковесными (многие естественники так относятся ко всякому обществоведению). Зато взгляд со стороны или, наоборот, изнутри (с точки зрения субъекта социального действия) позволяет поставить под вопрос некоторые положения,